Не удержишь волну
Зимой я ходила в поликлинику (да и сейчас хожу), чтобы сидеть рядом с врачом и набираться опыта. Раздеваться можно было в кабинете врача, повесив пуховик или шубу на плечики в шкафу, а обувь в бахилах поставив под него.
С удивительной регулярностью одна и та же женщина, останавливающая и распределяющая потоки пациентов, тормозила и меня: "Девушка, раздеваемся в гардеробе!" "Девушка, куда же вы в одежде?" Каждый день.
Каждый раз я рассказывала ей, что я ординатор и сижу с врачом на приёме. Ну в самом деле, как можно было останавливать одну и ту же девушку так часто и думать, что она серьёзно ездит из области в поликлинику к восьми утра всю неделю? Как на работу... Погоди-те ка...
В итоге мне это надоело, и в своеобразном предбаннике я стала переодеваться в халат, неся в руках свой пуховик, как ребенка. Я думала, что эта женщина начнет со мной здороваться, обратит внимание на бейджик. Но этого не произошло. Она вообще перестала меня замечать. Её взгляд даже не то, что скользил по мне, женщина смотрела сквозь меня, как будто бы я была пустым местом и не существовала вовсе. В принципе, это было то, что мне нужно - меня перестали дергать на входе сразу же, в тот же день, что я надела белый халат и пошла в нём. Но эта перемена была удивительна мне, и, проходя и вежливо здороваясь, я представляя, что надела мантию-невидимку и пошла так.
Это, кстати, очень часто работает и в других больницах. Когда мою маму первый раз положили в больницу с впервые выявленным сахарным диабетом, я переодела внизу обувь, надела халат и в самый карантин, в не те часы посещений поднялась к ней на шестой этаж. Разулась, залезла с ногами к ней на кровать и обнимала её, плачущую, покачиваясь вместе с ней. Кто бы знал, что это только начало сбоев в её когда-то крепком и отлаженном теле. Я обнимала её и думала о девушке, которая бегала по холмам с рюкзаком, набитым камнями; лазающей по горам Кавказа.
Иногда я представляю, что у меня не ребёнок, а дикий зверёк из диких времён, когда наши волосатые предки были шумны, крикливы и агрессивны. Потому она и кусается, и говорит на "обезьяньем" языке, и верещит, и пинается, и щипается, и лягается, и etc.
Моя задача - его приручить, воспитать, где-то выучить команды. Как со зверем.
Больше ласки, больше уверенности, больше спокойствия. Я знаю, что я делаю и как правильно. Мягко и настойчиво. Но бывает тяжело. Как маленькие котята, которые играют и вцепляются в ноги, царапают руки, так и дочка.
Когда-нибудь она пройдёт всю человеческую дорогу и сначала мы будем говорить на одном языке, а потом она станет лучше, мудрее и разумнее нас.
Я верю.
С удивительной регулярностью одна и та же женщина, останавливающая и распределяющая потоки пациентов, тормозила и меня: "Девушка, раздеваемся в гардеробе!" "Девушка, куда же вы в одежде?" Каждый день.
Каждый раз я рассказывала ей, что я ординатор и сижу с врачом на приёме. Ну в самом деле, как можно было останавливать одну и ту же девушку так часто и думать, что она серьёзно ездит из области в поликлинику к восьми утра всю неделю? Как на работу... Погоди-те ка...
В итоге мне это надоело, и в своеобразном предбаннике я стала переодеваться в халат, неся в руках свой пуховик, как ребенка. Я думала, что эта женщина начнет со мной здороваться, обратит внимание на бейджик. Но этого не произошло. Она вообще перестала меня замечать. Её взгляд даже не то, что скользил по мне, женщина смотрела сквозь меня, как будто бы я была пустым местом и не существовала вовсе. В принципе, это было то, что мне нужно - меня перестали дергать на входе сразу же, в тот же день, что я надела белый халат и пошла в нём. Но эта перемена была удивительна мне, и, проходя и вежливо здороваясь, я представляя, что надела мантию-невидимку и пошла так.
Это, кстати, очень часто работает и в других больницах. Когда мою маму первый раз положили в больницу с впервые выявленным сахарным диабетом, я переодела внизу обувь, надела халат и в самый карантин, в не те часы посещений поднялась к ней на шестой этаж. Разулась, залезла с ногами к ней на кровать и обнимала её, плачущую, покачиваясь вместе с ней. Кто бы знал, что это только начало сбоев в её когда-то крепком и отлаженном теле. Я обнимала её и думала о девушке, которая бегала по холмам с рюкзаком, набитым камнями; лазающей по горам Кавказа.
Иногда я представляю, что у меня не ребёнок, а дикий зверёк из диких времён, когда наши волосатые предки были шумны, крикливы и агрессивны. Потому она и кусается, и говорит на "обезьяньем" языке, и верещит, и пинается, и щипается, и лягается, и etc.
Моя задача - его приручить, воспитать, где-то выучить команды. Как со зверем.
Больше ласки, больше уверенности, больше спокойствия. Я знаю, что я делаю и как правильно. Мягко и настойчиво. Но бывает тяжело. Как маленькие котята, которые играют и вцепляются в ноги, царапают руки, так и дочка.
Когда-нибудь она пройдёт всю человеческую дорогу и сначала мы будем говорить на одном языке, а потом она станет лучше, мудрее и разумнее нас.
Я верю.